Рейбен Ринг оказался единственным человеком, открыто обнаружившим настоящий интерес к обретению вновь потерянной женщины. Здоровяк йомен встал и, двинувшись навстречу вошедшей Нарра-матте, взял ребенка в свои широкие ладони. Честный житель пограничья в течение минуты пристально смотрел на мальчика задумчивым и нежным взглядом. Затем, поднеся крошечное личико ребенка к своему крупному лицу отважного человека, он коснулся его щеки губами и вернул дитя матери, следившей за всей этой процедурой с таким трепетом, какой дрожащая самка вьюрка обнаруживает, когда нога мальчишки ступает слишком близко от гнезда с ее птенцами.

— Ты видишь, что рука наррагансета застыла, — сказал Контент, когда глубокая тишина последовала за этим кратким переполохом, говоря с интонацией, выдававшей надежду одержать верх.

— Пути Провидения неисповедимы! — возразил Мик. — Там, где они приносят утешение сердцу, мы поступаем правильно, выражая благодарность, а там, где их отягощает сиюминутное несчастье, надлежит склониться, смирившись душой, перед Его повелениями. Но семейные испытания — это просто…

Он остановился, ибо в этот момент дверь отворилась и вошла группа людей, неся поклажу, которую они с надлежащим и суровым почтением положили на пол в самом центре комнаты. Бесцеремонность вторжения, уверенная и привычная серьезность их вида свидетельствовали, что эти жители деревни считали характер своего поручения достаточным извинением за это вторжение. Даже если бы дело минувшего дня не вело естественным образом к такому заключению, то поведение и внешний вид тех, кто принес поклажу, подсказали бы, что то было тело человека.

— Я думал, что никто не погиб в сегодняшней стычке, кроме тех, кто встретил свой конец возле моих дверей, — сказал Контент после долгой, уважительной и скорбной паузы. — Снимите покрывало с лица, чтобы мы могли узнать, на кого пал удар.

Один из молодых людей повиновался. Было нелегко узнать изувеченные жестокой рукой дикаря черты страдальца. Но повторный и более пристальный взгляд позволил признать окровавленное и все еще носившее следы муки лицо человека, покинувшего в то утро Виш-Тон-Виш с поручением колониальных властей. Даже люди столь привычные, как те, что бывали свидетелями ужасающей изобретательности индейцев в отношении жестокости, с отвращением отвернулись от зрелища, рассчитанного на то, чтобы кровь стыла у каждого, кто не остается бесчувственным к человеческим страданиям. Контент сделал знак накрыть бренные останки несчастного и с содроганием закрыл лицо руками.

Нет необходимости останавливаться на последовавшей за этим сцене. Мик Вулф воспользовался неожиданным событием, чтобы привлечь к своему плану внимание офицера, командовавшего в поселении, который был, разумеется, гораздо более расположен выслушать его предложения, чем до того, как это осязаемое свидетельство безжалостности врагов предстало перед его глазами. Все же Контент слушал его неохотно и наконец согласился распорядиться, чтобы с рассветом отряд отправился в путь, не отказавшись от намерения и в дальнейшем проявлять осмотрительность по данному поводу. Поскольку значительная часть разговора велась с теми полупонятными намеками, которые отличают людей их привычек, вполне вероятно, что каждый из присутствующих имел собственный взгляд на это дело, хотя, несомненно, все как один искренне считали, что действуют только под влиянием оправданной заботы о своих мирских интересах, что до некоторой степени становилось еще более похвальным под предлогом служения Господу.

После ухода посетителей Дадли ненадолго остался наедине со своим бывшим хозяином. Лицо прямодушного лейтенанта выглядело озабоченным больше обычного. Он даже выждал немного, пока никто не мог его услышать, прежде чем набрался решимости затронуть тему, явно сильнее всего занимавшую его ум.

— Капитан Контент Хиткоут, — начал он наконец, — зло или добро не ходят в одиночку в этой жизни. Ты нашел ту, которую искали с такими большими мучениями и опасностью, но с ней ты нашел больше того, что может желать благородный христианин. Я человек скромного положения, но я могу смело сказать, что знаю, каковы должны быть чувства отца, чье дитя обретено вновь, обогащенное таким сверхщедрым подарком.

— Выражайся яснее, — сказал Контент с твердостью.

— Тогда я скажу, что не годится человеку, занимающему место среди лучших в этой колонии, иметь отпрыска с примесью индейской крови, при рождении которого не был совершен обряд христианского бракосочетания. Вот Эбанденс, женщина чрезвычайно полезная во вновь заселяемой местности, нынешним утром подарила Рейбену трех отличных мальчиков. Об этом прибавлении мало знают и меньше говорят, потому что Добрая жена привыкла быть такой щедрой и потому что этот день принес еще более значительные события. Вот ребенок Женщины вроде этой никогда не вызовет пересудов среди соседей и не возбудит необычной розни в семье. Мой брат Ринг был бы счастлив прибавить мальчика к своему выводку. А если в будущем возникнут какие-либо толки насчет цвета парнишки, это не станет поводом для удивления, даже если бы все четверо родились в день вторжения краснокожих под началом самого Метакома.

Контент, не прерывая, дослушал своего собеседника. На одно мгновение, когда смысл слов лейтенанта стал совершенно ясен, его лицо покраснело от понятного чувства, которое ему долго было чуждо, но страдальческое выражение исчезло так же быстро, а на его месте воцарилась смиренная покорность Провидению, привычно характеризовавшая его черты.

— Что меня тревожила эта суетная мысль, я не стану отрицать, — ответил он. — Но Господь дал мне силу устоять. Это Его воля, чтобы один отпрыск языческого рода пришел под мою кровлю, и пусть исполнится Его воля! Мое дитя и все, что связано с нею, желанны в этом доме.

Лейтенант Дадли не стал настаивать, и они расстались.

ГЛАВА XXIX

Поменяем место действия. Читатель перенесется из долины Виш-Тон-Виш в глубину густого и темного леса.

Можно подумать, что такие сцены слишком часто описывались, чтобы нуждаться в повторении. Однако, поскольку не исключено, что эти страницы могут попасть в руки тех, кто никогда не покидал пределы более старых территорий Штатов, постараемся дать им хотя бы слабое представление о том, как выглядит место, куда наш долг велит перенести действие повествования.

Хотя подразумевается, что неживая, как и живая, природа имеет свои границы существования, жизнь дерева не имеет определенного и общего предела. Дуб, вяз и липа, быстро растущий платан и высокая сосна — у каждого из них свои законы, регулирующие рост, размер и долголетие. Благодаря такой заботе природы дикая поросль, несмотря на многие последующие перемены, всегда находится на уровне, наиболее близком к совершенству, ибо пополнение так незначительно и постепенно, что ее характер сохраняется.

Американский лес представляет высшую степень величавого покоя. Поскольку природа никогда не совершает насилия в отношении собственных законов, почва производит на свет растение, чей рост она наилучшим образом способна поддержать, и нечасто глаз разочаровывает зрелище хилой растительности. Как будто среди деревьев всегда происходит благородное соперничество, которого нельзя найти у других семейств, если им предоставляют влачить существование в одиночестве среди полей. Каждое пробивается к свету, и таким образом получается равенство массы и сходство формы, едва ли составляющие их отличительные черты. Результат легко вообразить. Под арочными сводами теснятся тысячи высоких, без единой трещины колонн, поддерживающих сплошной и трепещущий шатер из листьев. Внизу нескончаемое царство приятного полумрака и внушительной тишины, тогда как вне его кажется, что атмосфера покоится на облаке из листвы.

В то время как блики света играют на изменчивой поверхности верхушек деревьев, землю окрашивает затененный и мало меняющийся тон. Безжизненные и покрытые мхом овраги, взгорья под покровом разложившейся растительности, кладбища давно отживших поколений деревьев, ямы, оставленные падением выкорчеванных стволов, темные грибы, плодящиеся вокруг сгнивших корней готовых упасть деревьев и немногочисленные стройные, хрупкие и невысокие растения, предпочитающие тень, — вот что составляет картину внизу. Все в целом смягчается свежестью, доставляющей летом удовольствие не меньше, чем подземный свод, не обладая его холодящей сыростью. Посреди этой мрачноватой уединенности редко слышны шаги человека. Покой земли нарушают лишь промелькнувший олень или неторопливо бегущий лось, а на значительном удалении можно встретить грузного медведя или прыгучего кугуара, сидящего на ветвях какого-нибудь почтенного дерева. Бывает, что встречаются стаи голодных волков, бегущих по следу оленя. Но это скорее исключения на фоне безмолвия этих мест, чем непременные детали картины. Даже птицы, как правило, безгласны, а когда они все-таки нарушают тишину, эта дисгармония соответствует характеру дикого места их обитания.